Исполненный благодати, автор Katie, Холмс/Уотсон, PG-13

[SherlockHolmesBigParty]

Название: Исполненный благодати
Автор: Katie Forsythe
Ссылка на оригинал: www.liquidfic.org/fullofgrace.html
Переводчик: Sige
Беты:  grayson,  Nosema; также переводчик выражает благодарность за ценные замечания  belchester и  Eia
Пейринг: Холмс/Уотсон
Рейтинг: PG-13 – авторский, я бы поставила R
Размер: 17500 слов
Дисклеймер: не наше
Саммари: свадьба Вайолет Смит, процесс над Оскаром Уайлдом и танцующие джентльмены. Переведено на заявку 10 – заказчик просил перевод любого еще не переведенного фика Katie.
Примечания: в фике упоминаются события рассказа АКД "Одинокая велосипедистка", а также реальные события - процесс над Оскаром Уайлдом, прочитать о котором можно, например, здесь.


Я разглядывал красивое кирпичное здание гораздо дольше, чем следовало бы, – хоть я не видел его целый месяц. И все же я ничего не мог с собой поделать. Одна часть меня дрожала от нетерпения нырнуть внутрь, в то время как другая цеплялась за предвкушение, непреднамеренно доведенное мной до нервной горячки, и я оказался почти не в силах усмирить сладкую боль, разлившуюся в груди. И так я стоял на тротуаре – словно один из посетителей моего друга, замерев в нерешительности и нервном напряжении; хотя мое волнение – на что я искренне надеялся – имело совершенно иной источник, нежели у других страждущих. Возможно, я так лелеял этот момент, потому что не подвержен подобным проявлениям эмоций. Ибо я не ношу душу нараспашку, как бы высокомерно и невозмутимо Холмс ни утверждал обратное, и, видимо, это ощущение беспомощности перед зданием и главным его жильцом значило для меня тем больше, потому что обычно я веду себя как человек собранный и уверенный.

Прохожий, покупавший газету, бросил в мою сторону подозрительный взгляд – и это привело меня в чувство. Напомнив себе, что негоже привлекать внимание к своей персоне, я вынырнул из фантазий и сделал шаг навстречу реальности, повернув ключ в дверном замке.

Внутрь я вошел со вздохом облегчения. Уже сам вид семнадцати ступеней, папоротника миссис Хадсон и трещины на третьей балясине практически вызывали радостный трепет – и тут я услышал его голос. При необходимости он мог быть резким и внушительным, но сейчас звучал легко и непринужденно – этот сочный, густой, теплый, утонченный тенор, гипнотизировавший несчетное количество посетителей, которые, если бы не он, совершенно расклеились бы на нашем диване.

Холмс стоял, опираясь на косяк двери в гостиную, со скрещенными на груди руками, в рубашке без жилета, домашних тапочках и халате мышиного цвета, и обсуждал какие-то домашние дела со стоящей перед ним миссис Хадсон. Услышав мои шаги по ступеням, Холмс, продолжая внимать нашей квартирной хозяйке, на секунду перевел на меня взгляд – и я почувствовал прилив гордости, когда его выразительное лицо озарила мимолетная спокойная улыбка.

- Посмотрите-ка, кто вернулся, – небрежно произнес он.

- Доктор! – воскликнула миссис Хадсон, обернувшись как раз в момент моей победы над лестницей, и с чувством пожала мне руку. – Как я рада, что вы снова с нами!

- Большое спасибо, миссис Хадсон.

- Надеюсь, все прошло, как надо? Обратное путешествие было приятным?

С трудом оторвав взгляд от соcеда, я тепло ответил:

- Все было замечательно. А как вы тут поживали?

- Без изменений. По-прежнему мужчины и женщины ходят туда-сюда круглые сутки, словно в подземке, – умиротворенно сказала миссис Хадсон.

- То дело с мисс Смит и ее одинокими велосипедными прогулками было последним перед моим отъездом. Вы, значит, взяли еще несколько? – спросил я Холмса, ставя на пол тяжелую сумку.

- Дела – это громко сказано, – небрежно ответил Холмс. – Одно-два из рассматриваемых на данный момент могут представлять какой-то интерес. Еще семь незначительных проблем было разрешено за ваше отсутствие, и одну загадку я раскрыл сегодня ранним утром – не выходя из нашей уютной гостиной.

Пока мы стояли на лестничной площадке, образуя привычный домашний треугольник, я размышлял, получает ли Шерлок Холмс удовольствие от наблюдения за тем, как я пытаюсь не пожирать его ненасытным взглядом, а еще – слышит ли миссис Хадсон грохот моего сердца на расстоянии разделяющих нас трех футов. Руки Холмса по-прежнему были скрещены на мускулистой груди, а от его непристойно-угловатой позы, такой сумасшедше родной и знакомой, я едва мог дышать.

- Так что у вас запланировано на вечер? Или вы сегодня остаетесь дома? – спросил я у миссис Хадсон – в той же мере, что и у Холмса, вспоминая донесшиеся до меня, пока я поднимался, обрывки разговора – что-то такое о карри.

- Раз в кои-то веки, очевидно, остается, – ответила миссис Хадсон. – Что ж, ужин будет в восемь, доктор. Мы только что это обговорили. Прошу вас – звоните, если вам понадобится чай или что-нибудь еще, что поможет отдохнуть с дороги.

- Спасибо, миссис Хадсон.

Я совершенно точно знал, что именно мне нужно с дороги, – человек, стоявший прямо передо мной с озорной улыбкой на губах. Миссис Хадсон, приветливо кивнув, развернулась и удалилась обратно в кухню.

- Как вы? – поинтересовался Холмс, так и не пошевелившись, чтобы войти в гостиную. Он продолжал стоять, опираясь о дверной косяк и склонив голову под восхитительно-небрежным углом. Совершенно нечеловеческая способность к самоконтролю.

- Теперь – лучше, – со значением ответил я.

- Выглядите вы хорошо.

- Я чувствую себя в данный момент изрядно подзарядившимся.

- Полагаю, вы потеряли три фунта, – заметил он.

- Правда? Не заметил. Я очень много двигался.

- Бродили в задумчивости или исследовали территорию? – поинтересовался он. Без жилетки, с торопливо приглаженными назад черными волосами, он выглядел худшей разновидностью состоятельного гедониста. Не верю, что хоть кто-то еще из моих знакомых мог бы согласиться принять клиента в таком полуодетом состоянии.

- Пожалуй, и то, и другое. А вы как?

- Я в прекрасной форме, спасибо. Невозможно не чувствовать удовольствие после того, как тебе удается раскрыть преступление, не выходя из дома.

- Поздравляю! – Заглянув в гостиную, я заметил: – Там же сейчас никого нет, так?

Он обернулся через плечо, после чего вновь обратил ко мне невинный взгляд серебристых, как ртуть, глаз.

- Думаю, что нет. Много ли проблем оказалось с имуществом вашего дяди?

- Меньше, чем могло быть, полагаю. Его бумаги были в жутком беспорядке, но жуткий беспорядок в бумагах уже не пугает меня, как в прежние времена.

- Даже предположить не могу, что вы имели в виду, – беззаботно заявил он, разглядывая свои тонкие пальцы. – Разве что только хотели проиллюстрировать, что с возрастом стали более стойко относиться к утомительным заданиям, чем в детстве.

- Вообще-то я имел в виду, что ужасающее состояние, в котором столь нередко оказывается наша гостиная, приучило меня к таким незначительным испытаниям. Сегодня она совсем плоха?

- Гостиная? – Он еще раз обернулся. – Во вполне сносном состоянии.

- Думаю, я все-таки сам посмотрю.

Я опять взял сумку и прошел через дверь, чтобы поместить ношу под вешалкой для шляп. Длинная, бледная рука Холмса все еще чувственно покоилась на дверной ручке, когда я бросил сумку на пол, с силой захлопнул дверь, повернул ключ в замке и накрыл тело Холмса своим.

Его рот раскрылся навстречу моему поцелую. Он резко втянул воздух и вжался затылком в деревянную поверхность двери, опуская руки мне на талию. Языки наши жадно сплелись, и я, сражаясь с пуговицами на его рубашке, ощутил вкус чая, табака и его собственный, неподражаемый. Его тело под пошитой на заказ одеждой было таким гибким и красивым, а легкие тщетно пытались раздобыть столь необходимый воздух, пока он сам страстно пробовал меня на вкус. Он улыбался. Затем перестал улыбаться и поднял одну ладонь к моему лицу. Я почувствовал мучительно нежное, чувственное прикосновение пальцев к виску и краешку глаза.

- Господи, как же я скучал по вам, – выдохнул я, резко в него вжимаясь и чувствуя, как вторая его ладонь ложится мне на поясницу.

- Дедукция помогла мне это понять.

- Правда? И какие же улики были самыми очевидными? – Раскрыв его рубашку, я позволил себе бросить долгий голодный взгляд на грудь, прежде чем уткнулся лицом в изгиб его шеи.

- Как правило, мне требуется больше времени, чтобы расстаться с рубашкой, когда вы приходите домой. – Я расстегнул запонки и стянул рубашку со скульптурно вылепленных плеч, после чего он одним ловким движением вывернулся из нее и задрожал от прикосновений моих рук к грудным мышцам и ключице.

- Иногда не требуется.

- Да, но…

- Еще улики?

- Вас очевидно не устраивает пребывание в гостиной. – Я тащил его ко второму лестничному пролету, подальше от эркера. – А я-то полагал, вы хотели обследовать ее состояние.

- Я так мечтал к вам прикоснуться. – Я рассмеялся – беззаботно и счастливо.

- Я в вашем распоряжении. Мне следует… – Он резко зашипел и опустил голову, когда я прикусил его сосок. Мой рот опускался все ниже, остановившись под пупком, где мышцы сплетались в видимые узлы. Врезавшись в лестницу, я рухнул задом на ступеньку и начал расстегивать пуговицы на его брюках. – Вам следует знать, что… – Он снова прервался и с шумом задышал от прикосновения моего языка к самому низу его живота. – Мой дорогой...

- Вы что-то пытаетесь мне сказать? – Я все еще смеялся, но смех выходил низким и похожим на рычание.

- Я позаботился о вашей пенсии, и... о Боже.

- Это все?

Зарывшись руками в мои волосы, он тоже рассмеялся, беззвучно.

- Ваши действия на редкость затрудняют возможность сосредоточиться.

- Сосредоточьтесь на мне.

Поднявшись на ноги, я обхватил его торс и снова повел вверх по лестнице, пока его пальцы ловко порхали над моими пуговицами. Наше восхождение оказалось медленным и неуклюжим, прерываемым опьяняющими поцелуями и моими попытками сохранить равновесие. Меня это не смущало – в конце концов, я поднимался задом наперед, а Шерлок Холмс всегда двигался, как кошка, даже при самых отвлекающих обстоятельствах. След, остававшийся за нами, напоминал ураган в прачечной. Предметы моей одежды падали с тела и усеивали ступеньки.

Я почти добрался до верхней площадки, когда он опустился на ступеньке ниже на одно колено и проворно потянул за шнурки на моих ботинках. Я воспользовался возможностью скинуть нижнюю рубашку и расстегнуть брюки.

- Вы мне даже снились.

- Снился? – Он быстро поднял голову – губы его пылали. – Я делал хирургическую операцию, или грабил банк, или…

- Как ни странно, мы оба ехали на велосипедах. Когда я проснулся, мне стало в сто раз хуже. – Я выбрался из остатков одежды – нагой, как в день моего появления на свет. – Я послал вам телеграмму в то утро. Я сходил с ума от тоски по вам.

- Ту самую о погоде в Шотландии? – уточнил он, насмешливо улыбнувшись. – Боюсь, она была не очень интересн... – Стоило ему подняться, как я тут же подхватил его под руки и уложил на площадку, быстро избавив от брюк.

- Я думал, мы пойдем в вашу комнату, – выдохнул он, оказавшись подо мной и закинув ногу мне на спину. Я оперся на локти и исследовал ртом его губы и наливавшиеся жаром щеки.

- Вам неудобно?

- Нет, я бы так не сказал.

- В своей комнате я вами уже овладевал, а на этой лестничной площадке еще никогда.

- На второй лестничной площадке вы тоже мной не овладевали, что не означает, что это хорошая идея, – умудрился он выдать сквозь бессвязные вздохи.

Я откинул волосы с его лба и пригладил их, другой рукой обводя контуры лица, которое являлось все эти долгие дни перед моим мысленным взором.

- Скажите, что скучали по мне.

- Разве я еще не сказал? – Из его рта вырвался низкий стон – один этот звук чуть не перебросил меня за черту.

- Нет. Вы не говорили ничего подобного.

- Как невнимательно с моей стороны.

Во впадине между его ключицами выступила капля пота, и я слизнул ее, думая о том, как бы мне хотелось поглотить его целиком. Он дразнил меня, потому что никогда не мог воспринимать сантименты без иронии – он и с иронией-то с трудом их терпел. А еще он явно наслаждался ситуацией. Я был этому рад. Единственное, что он любил больше комплиментов, – это выражение сердечной привязанности. Но я не намерен был отступать.

- Скажите, что тосковали по мне, а то я оставлю вас здесь, на лестничной площадке.

- Не думаю, что вы сможете выполнить угрозу в вашем состоянии. – Конечно, я сам виноват – и что сделано, того уж не воротишь, печально подумал я. Угораздило же меня безумно влюбиться в самого искусного мастера ведения беседы в стране, полной необычайно умными людьми. – На самом деле, я уверен, что это – чистейший блеф.

На его лице появилось выражение, которое я так любил видеть: он скривился – почти поморщился, но совсем не от боли. Увидев это выражение первый раз, я пережил жуткий приступ паники, подумав, что на самом деле сделал ему больно, и только потом понял: он просто пытался не издать обрушивающий стены крик. Выражение это, при всей буйности его страсти, появлялось на лице редко – и у меня каждый раз перехватывало дыхание. Будь я поэтом, я бы посвятил ему оды. А так я мог только поцеловать Холмса еще раз, чувствуя, как грохот сердца отдается в ушах.

- А если я подкуплю вас, чтобы вы выразили свои чувства? – выдохнул я, рассмеявшись, когда его зубы прихватили мою губу.

- И что вы можете предложить?

- Провести неделю, не вылезая из вашей постели.

- О, это вы и так собираетесь сделать. – Ресницы его дрогнули, а с губ сорвалось шипение, когда я расширил и углубил свои действия.

- Я сочиню эротические мемуары в вашу честь.

- Это было бы очень… о боже, мой милый мальчик… очень небезопасно. Это вы где такому научились?

- Я буду боготворить это прекрасное… – я перемежал речь другими языковыми упражнениями, – прекрасное тело, самыми изобретательными и аморальными способами.

- Вряд ли в этом случае награда достанется только мне. Вы сами будете пожинать… Господи Иисусе!

Я был так растворен в удовольствии и к тому же так сильно отвлекся на произнесенное с трудом богохульство, что не мог возражать, когда он неожиданно и ловко перевернул меня на спину и уселся сверху, откидывая волосы с глаз. Я провел руками по его разведенным коленям, и речь рассыпалась, сменившись движением, сплетением, свиванием тел, пока мы полуборолись-полуласкали друг друга на полу. Как бы он ни притворялся – он сходил по мне с ума, и знание этого только сильнее обостряло мои собственные чувства. Полагаю, сама королева Англии могла войти в тот момент в нашу гостиную, и мы бы даже не обратили на нее внимания. Я не ожидал, когда все начиналось, что это будет так опасно. Я и раньше любил, но никогда прежде не задумывался, смогу ли жить без любимого.

Когда все закончилось, я сидел, прислонившись спиной к стене и приподняв колени, а мой друг, оседлав меня, упирался лбом в мою голову, а спиной – в ноги. Руки его все еще гладили меня, словно пока не осознали, что настало время передохнуть.

- Я бы не стал вам советовать часто проводить по месяцу в Шотландии, но это было...

- Я знаю.

Он провел невозможно изящным пальцем по струйке пота, спускавшейся сзади по моей шее.

- Не знал, что вы любите охотиться.

- Люблю. – Я улыбнулся. Дыхание мое постепенно выравнивалось, пульс замедлялся. – Несомненно, вам подсказала это какая-то деталь одежды, усеявшей лестницу.

- Несомненно.

- Это доказывает, что вы еще не до конца меня изучили. Возможно, у меня осталось несколько тайн – при том, что вы так хорошо знаете меня в плане интеллектуальном, и духовном, и…

- Библейском, – перебил он меня.

- Да, библейском. Именно этого плана мне так не хватало эти четыре недели. Я чувствовал, что от меня отрезали половину, если вы в состоянии стерпеть такое сентиментальное признание.

В уголках его серых глаз собрались морщинки от улыбки.

- Ради вас я не стану обращать на него внимания.

- Вообще-то мне бы снова хотелось вас познать в библейском плане, – прошептал я, проведя ладонями по его бедрам.

- Я ни в чем не могу вам отказать. – Его лоб снова коснулся моего. – И я счастлив содействовать вашим теологическим изысканиям. В конце концов, это древнее и благородное занятие. Но если вы хотите пойти на следующий заход Давида и Ионафана, вам придется подождать десять минут – мне уже не шестнадцать.

- Десять минут – разумное требование, – согласился я, все еще не вполне выровняв дыхание. – Интересно, и кто же из нас царь?

- Это совершенно очевидно.

Мои большие пальцы скользнули в ложбинки на его плоском животе, и я подумал, что, если бы мне всю оставшуюся жизнь пришлось просидеть на лестничной площадке с единственным в мире консультирующим детективом, оседлавшим меня и запустившим руки в мои волосы, я бы с радостью на это согласился.

- Конечно, вы правы, – улыбнулся я. – Вы повелеваете всем, что видите. Включая все, что вы видите на этой площадке.

- Вы не могли бы заблуждаться сильнее. Я никогда не считал себя каким бы то ни было воином. И ни разу не приносил домой боевые трофеи.

- Ну, и я не привозил из Афганистана крайнюю плоть сотен врагов, – ровно возразил я. – И не убивал гигантов пращой. Я ухаживал за ранеными.

- Не вижу смысла дальше спорить на эту тему. В любом случае, как вы полагаете, должен ли Дух Господень всегда пребывать между нами и нашими потомками?

- Между нами – не могу предположить. Не думаю. Отставляя в сторону людей, о которых мы говорили, боюсь, Его чувства по поводу инверсии весьма... сильно окрашены гневом. Но это в любом случае не имеет значения – с тех пор как я встретил вас, я не планирую обзаводиться потомками.

Я совершенно не намеревался застигнуть его врасплох. Мое замечание при всей его искренности было совершенно обыденным. Но глаза его на какое-то мгновение затуманились, а губы приоткрылись. Он сморгнул, втянул воздух – и снова выглядел, как обычно. Поднявшись, он протянул мне руку и, как только я встал, открыл дверь моей спальни.

- Насколько бы я ни проникся симпатией к вашей лестничной площадке за последние полчаса, в ближайшем будущем я планирую по отношению к вам ряд действий, выполнить которые будет гораздо удобнее при наличии матраса.

Я его почти не слышал. Я словно приклеился к полу, неверяще уставившись на свою кровать. На нее было наброшено покрывало, но это не скрывало факта, что ей явно пользовались.

- В чем дело?

- Вы спали на моей кровати.

- Это вас раздражает?

Я с глубоким вздохом лег на кровать. Я был дома. Из окна виднелся платан, на уголке зеркала была маленькая щербинка, на стене висела картина со сценой гражданской войны в Америке. Кровать была застелена моей любимой простыней, и на ней совсем недавно спали. Это был момент наивысшего удовлетворения. Мой друг забрался на покрывало и накрыл меня своим длинным телом, уткнувшись головой в шею.

- Вы все-таки скучали по мне. – Я пытался сохранить сухой тон и не сиять, как мальчишка. Боюсь, попытка самым жалким образом провалилась.

- Но мы, я полагаю, исчерпали эту тему, – прошептал он, – и перешли к классическим иудейским текстам. Как там говорится? – Его лицо приобрело отвлеченное выражение, как бывает всегда, когда он вызывает в памяти факт из своей мысленной энциклопедии тайных преступлений. – Я люблю тебя, как свою душу.

- Первая книга царств, глава двадцатая, строфа семнадцатая. – Я кашлянул, пытаясь отогнать нахлынувшие эмоции, – стоит мне дать волю сантиментам, как он может опять переключиться на сарказм, и я упущу это уязвимое состояние, более драгоценное для меня, чем все сокровища мира. – Конечно, нам потребовалось гораздо больше времени, чем человеку, которого вы цитируете. Давид и Ионафан влюбились друг в друга с первого взгляда. Я не припомню, чтобы вы начали скидывать передо мной свою одежду, когда нас впервые представили друг другу.

Он засмеялся, овевая дыханием мою кожу.

- У меня не было оружия, чтобы вручить вам, да и Стэмфорд бы испугался. Бедолага. На самом деле, вы бы тоже испугались, а я очень хотел снимать с вами квартиру.

- Вы имеете в виду, что очень хотели снимать квартиру с кем-нибудь.

- Это то, что я имею в виду? – пробормотал он, подавив зевок.

Расслабленно проведя рукой по его мускулистой спине, я заметил:

- Ну, если то, что вы говорите, правда, боюсь, вы совершили ошибку. Ваш обнаженный вид значительно ускорил бы мое согласие.


Мой друг Шерлок Холмс обладает ненасытной жаждой чтения газет. Насколько я знаю, она всегда была ему свойственна. Газеты служат для него тайными тропами по нашему огромному городу; путями, ведущими к секретам и загадкам как тривиальным, так и исключительным, и эта метафора тем уместнее, потому что они эффективнее всего дают ему возможность оказаться в его родной стихии. Холмс обычно сидит в халате, поджав длинные ноги, и с сосредоточенным выражением на бледном лице жадно читает, пока не почувствует удовлетворение от того, что ему известны все последние события в Лондоне. Иногда, в нетерпении или раздражении от бездействия, он может с отвращением отбросить газету; в других случаях мне доводилось видеть, как он разрезал их на трепещущие обрывки информации, чтобы аккуратно поместить в альбом для дальнейшего использования. Но еще ни разу я не видел, чтобы он обошелся с любимым источником информации так, как он это сделал почти через месяц после описанной мной – по причинам, которые со временем станут ясны, – сцены. Случилось это с «Таймс», передовица которой огромными буквами гласила об осуждении Оскара Уайлда.

Сосредоточенно нахмурив лоб, он сжал столь близко знакомые мне тонкие губы в отвращении, которое пытался сдержать с огромным усилием. Точно такое же выражение лица у него было при изучении новостей на протяжении всего судебного разбирательства, и я все сильнее тревожился, наблюдая за ним с того самого момента, как Уайлд в апреле подал в суд на маркиза Куинсберри. Мы с Холмсом в 1895 году были чрезвычайно заняты, однако, несмотря на это, он находил время, чтобы жадно поглощать всю свежую информацию по данному вопросу, после чего каждый раз в течение часа или двух хмурился, пока его сверхактивный мозг не занимал какой-нибудь новый вопрос.

Реакция его с каждым днем обострялась – настолько, что я, втайне от него, предпринял шаги по предотвращению очередного приступа черной меланхолии, которая, как я знал, нам угрожала. Но случилось так, что, прежде чем я смог выступить со своим отвлекающим маневром, Холмс внезапно взял первую полосу газеты, скомкал ее в шар и, открыв окно нашей гостиной, швырнул новости об ужасном приговоре Уайлду в грязь Бейкер-стрит под нами. После этого он вернулся к дивану, сел и спокойно продолжил чтение, на этот раз решив уделить внимание последнему выпуску «Эхо».

Мое собственное сердце болело от сочувствия. Я был точно так же расстроен, как и Холмс, но, зная, что этому проклятому делу никак нельзя помочь, не имел ни малейшего желания говорить о том, что, как я знал, занимало сейчас его мысли. В конце концов я нерешительно поинтересовался:

- С вами все в порядке, друг мой?

Холмс поднял голову. Лед в его серых глазах резко контрастировал с теплом майского утра за окном.

- Полностью, – отрубил он, возвращаясь к чтению.

- Я склонен думать…

- Как это ново для вас, – резко произнес он, и тут же, осознав, как недостойно его замечание, наградил меня вымученной тоскливой улыбкой.

Я подавил гнев и устало потер руками виски, размышляя, сообщить ли ему сейчас о своих планах. Либо это его приободрит, либо, учитывая текущее настроение, вызовет горячие возражения. В данный момент, правда, у меня имелось преимущество, потому что Шерлок Холмс искренне пытается не произносить больше одной непростительной грубости в час. Я поднялся из кресла, решительно хлопнув руками по коленям.

- Холмс, – произнес я, вставая перед ним. – Нам нужна перемена обстановки. Я написал, что мы принимаем приглашение, полученное в прошлый вторник.

Мы с моим другом оба бываем периодически виноваты в принятии односторонних решений, однако со мной, прямо скажем, это происходит значительно реже, что не дает моему партнеру к ним привыкнуть. Холмс весьма ожидаемо нахмурился.

- Какое приглашение вы имеете в виду?

- Приглашение в Борнмут на свадебное торжество мистера Сирила Мортона и мисс Вайолет Смит.

Газета, которую он держал, жестом глубочайшего отвращения была отправлена на пол. Холмс откинулся на подушки дивана, закинул руки за голову и принялся рассматривать меня, словно я был не особо аппетитными останками с места преступления.

- И зачем вы это сделали?

- Я подумал, что мы преступим границы вежливости, если явимся туда без предупреждения, – ровным голосом объяснил я.

- Дорогой, вы уж меня извините, – произнес он, поднося к глазам кончики пальцев, – должен признаться, что мои интеллектуальные способности могли несколько затупиться из-за навалившегося в последнее время большого объема работы, но я не могу понять – из-за чего вы решили, что я присоединюсь к вам в этой нелепейшей поездке?

- Даже не учитывая то, что событие состоится в очаровательном приморском городке, оно обещает быть весьма приятным, – заметил я, твердо решив не давать волю раздражению.

- Я ненавижу свадьбы.

- Я люблю свадьбы.

- О да, вы их любите, не так ли? – Он трагически вздохнул и нахмурил черные брови. Случайный знакомый мог бы оскорбиться видом страдальческой меланхолии, который напустил на себя Холмс, но я знал его достаточно, чтобы понимать: я был последним человеком в мире, на которого в данный момент был направлен его гнев. – Мой дорогой мальчик, это будет сборище посредственных людей, ведущих посредственные разговоры на темы, ни в малейшей степени меня не интересующие.

- Не думаю, что разговоры – единственное развлечение на балу, – возразил я.

- Бал! – Резким жестом скинув ноги с дивана на пол, он уставился на меня полным желчи взглядом.

- Конечно, бал, – улыбнулся я. – Мисс Смит теперь – невероятно богатая особа, не в последнюю очередь благодаря вам. Они с ее женихом подумали и решили широко отметить принесение друг другу клятв – так что на берегу океана развернется настоящий праздник.

- В попытке окончательно прояснить ситуацию и рискуя повториться, должен сказать вам то, что вы и так прекрасно знаете: я ненавижу балы.

- Я люблю балы, – заметил я.

Холмс в драматическом жесте отчаяния вцепился в волосы, после чего снова безвольно откинулся на подушки.

- И зачем эта глупая женщина вообще меня пригласила? – вопросил он, вынося меня за скобки.

- Она вовсе не глупа, и вы прекрасно это знаете.

- Тогда зачем человеку может захотеться пригласить двух почти незнакомых…

- Холмс! – В мой голос все-таки начали проникать резкие нотки. – Если вы настаиваете на том, чтобы спасать женщин от злодейских замыслов, разрушать попытки навязать им отвратительные союзы и, в случае мисс Смит, предотвращать практически неизбежное изнасилование одним или даже не одним подлецом – вам придется смириться с тем, что эти женщины, возможно, будут склонны испытывать к вам определенную благодарность.

Он с подозрением меня оглядел.

- Хм-м-м… – Взгляд его приобрел задумчивость – после осознания моей правоты. С моим другом, возможно, нелегко уживаться, но и совсем уж неподатливым его не назовешь.

- Вижу, что вы не собираетесь с этим спорить, – не удержавшись, заметил я.

- После вашего замечания не могу не признать, что характер мистера Вудли оставил у меня очень сильные сомнения в том, что могла бы найтись хоть одна гнусность, на которую он бы оказался не способен, – неохотно ответил он.

- Ну вот, – улыбнулся я, – значит, мы едем на свадьбу.

- Характер мистера Вудли не имеет к обсуждаемому вопросу никакого отношения. И вы отправитесь на это мероприятие в одиночестве.

- Боюсь, у вас нет выбора. Мы отправляемся завтра в 9.27 с вокзала Кингс-Кросс.

- Но у меня нет ни малейшего желания это делать.

- Возможно, вы обнаружите в своем сердце способность пойти на жертву. – Я подошел к Холмсу и, обхватив ногами его бедра, удобно уселся к нему на колени.

- А нельзя было выбрать менее серьезную жертву? – тихо спросил он, и на его царственном лице мелькнул намек на смягчение, после того как мои руки опустились на его гибкие плечи. Сделав над собой усилие, он напустил на себя рыцарский вид, который, к сожалению, так ему шел. – Может, мне в вашу честь победить в боксерском матче под вымышленным именем, с вашим носовым платком у меня в кармане?

- Звучит соблазнительно, – признал я, когда его руки проворно обвили мою талию. Я понимал, что это не просто болтовня, – хвастовство Холмса зачастую принимает форму вызова самому себе, и мысль о его худощавом совершенном теле, обнаженном до пояса и переплетенном в схватке с другим в каком-нибудь злачном месте, серьезно угрожала мне потерей самообладания. – Но, думаю, нет.

- Тогда фехтование – под настоящим именем, с локоном ваших волос, тайно привязанным к эфесу моей рапиры, – взмолился он, опасно блеснув глазами. – Будьте же благоразумны. Я удовлетворю ваше детское и неуместное стремление к романтике – клянусь! – только избавьте меня от унизительной необходимости вести светские беседы с чванливыми дельцами. Я завоюю победу в соревновании лучников, в рыцарском турнире – лишь назовите цену. Все, что угодно, только не бал!

- Придется вам потерпеть. И на будущее: называя одну из моих черт детской и неуместной, вы вряд ли добьетесь своего в споре.

- Пожалуйста? – сделал он еще одну попытку, на этот раз подаваясь ближе, нежно – о, так нежно прижимаясь губами к моему горлу и делая вдох. Я начал получать искреннее удовольствие от своей роли мучителя и рассеянно, сквозь неожиданно окутавший меня туман желания, подумал о том, что, возможно, это всего лишь третий или четвертый раз, когда он говорит мне «пожалуйста». – Я сочиню в вашу честь душераздирающую оду для скрипки.

Я слегка выгнулся, когда его губы лениво спустились во впадину на моей шее, и подался вперед, пока между нами совсем не осталось расстояния.

- Это займет у вас десять минут, если не меньше. Меня так просто не удовлетворить.

Его руки вытаскивали мою рубашку из брюк, чтобы чувствительные кончики пальцев могли пройтись по нижней части спины. Одна рука приступила к ласке, в то время как другая продолжала сражаться с сопротивлявшейся тканью.

- А я-то воображал, что стал для вас чем-то вроде привычки, – тихо произнес он, – а на самом деле вы все это время просто ждали очередного красивого жеста. Какой кошмар. Так что же мне сделать? Нарисовать в стиле Вернье, как вы возлежите на медвежьей шкуре?

- Слишком опасно и не включает в себя ни капли самопожертвования, – отверг я предложение и тихо зашипел, когда рука скользнула еще ниже. Оставив пуговицы на его рубашке, я зарылся пальцами в густые черные волосы. – В любом случае, вы ведь не умеете рисовать.

- Не умею? – спросил он с загадочным смехом.

- А еще во мне растет тревога.

- Почему?

- Вам действительно сложно решиться на то, чтобы чем-то ради меня пожертвовать?

На самом деле я просто дразнил, но его полный боли взгляд молниеносно встретился с моим, и я отчетливо увидел в его глазах отражение ужасного содержания утренней газеты.

- Это несправедливо, – резко сказал он.

Мы с Шерлоком Холмсом знакомы уже много лет, почти столько же времени ценим друг друга, и уже достаточно давно придали нашей любви физическое воплощение. В результате между нами возникла настолько инстинктивная взаимосвязь, что я содрогаюсь, не представляя себе, как раньше мог провести хотя бы день в его присутствии, не имея возможности к нему прикоснуться. Однако все это не означает, что между нами никогда не возникает непонимания. Напротив – мы не понимаем друг друга часто и сильно. Иногда, как станет очевидно в этом случае, наше непонимание вызывает болезненные и разрушительные последствия.

- Я пошутил, – нежно заверил его я. Признаюсь – я был удивлен, глупо понадеявшись, что содержание статьи уже забыто. – Льщу себя надеждой, что вы смогли бы пожертвовать и немного большим, чем присутствием на свадебных торжествах.

- Своей правой рукой, жизнью, всеми деньгами мира, – заверил он со странным блеском в глазах.

- Любовь моя, я совсем не хотел...

- В конце концов, я уже пожертвовал ради вас своей бессмертной душой. Можно ли представить себе лучшую валюту?

Я приоткрыл рот и, склонившись ниже, поцеловал его. Когда мы оторвались друг от друга, мои ладони оказались на его скульптурно вылепленных скулах, и Холмс, повернув голову, приник губами к бороздке, которую цыгане называют «линией жизни». Я никогда не понимал раньше этот термин, но сейчас, когда ее касались его губы, эта линия действительно заслуживала свое название.

- Вы можете заставить меня пойти на бал, – шепнул он, – но не затянете на свадебную церемонию. Я не выношу церкви. Моя душа, как я уже отметил, была загублена, после того как я вступил в связь с ужасно требовательным бывшим военным хирургом.

- Мы не будем присутствовать на церемонии, – со смехом сказал я. – Только на торжестве. Полагаю, мне столь же мало хочется оказаться в церкви, как и вам. Вряд ли вообще кому-то захотелось бы проводить время в месте, где его считают омерзительным.

- Так, значит, вы уверены, что вас не удовлетворит бутылка «Имперского токая», – проницательно пробормотал он, прищурившись. – И вы не поменяете мнение относительно предыдущих моих предложений, любое из которых оказалось бы гораздо лучшим вариантом, чем безбожная тоска события, которое вы выбрали?

- Нет, не думаю.

- Можно тогда внести другое предложение, не относящееся к предыдущей теме обсуждения? – лениво поинтересовался он.

- Конечно.

- Можем ли мы, – начал он, понизив голос, – воспроизвести эту же позицию, только в моей спальне и в значительно более неформальной одежде, чем та, что на нас сейчас?

Я улыбнулся ему, и он в ответ слегка изогнул уголок губ в непристойной ухмылке, от чего перед моими глазами появилась картина – его обнаженная, блестящая от пота плоть, разметавшиеся по подушке черные волосы; наши тела, переплетенные так, что мы сами забыли, где заканчивается он и начинаюсь я. Этого образа было достаточно, чтобы вся кровь в моем теле устремилась в один пункт назначения. Именно в такие моменты Шерлок Холмс переставал быть одержимым теоретиком, и я мог разглядеть уязвимого человека за точным механизмом. Но бывали и другие, когда – как, наверное, легко могут догадаться все, кто читал мои записки о нем, – его невероятная надменность чуть не приводила к катастрофе для нас обоих.


Наше путешествие в самую южную точку Англии оказалось ничем не примечательным – часы были заполнены ленивыми разговорами и разглядыванием сельских видов за окном. Для меня в любом случае было чудесно выбраться с ночевкой из большого города. Мой друг постоянно ловил меня на том, что я бездумно улыбаюсь, глядя в окно на только-только покрывшиеся листвой деревья, и с нежной снисходительностью качал головой.

Мы, будучи опытными и легкими на подъем путешественниками, не стали брать с собой много багажа и несли дорожные сумки сами, пробираясь от станции по оживленному и очаровательно старомодному городку и вдыхая запах океана. Непревзойденно острые глаза Холмса щурились от лучей медлившего с закатом солнца. Волны лениво накатывали на песчаный пляж, по которому гоняли чаек или искали ракушки дети и сопровождавшие их взрослые. Отель, к которому лежал наш путь, оказался недавно построенным, полным удобств четырехэтажным зданием. Еще когда мы только подходили, я заметил, что на первом этаже располагался большой бальный зал, в котором сегодня вечером должно было состояться празднование.

Поставив сумку у стойки, я кивнул клерку и дружелюбно произнес:

- Прибыли мистер Шерлок Холмс и доктор Джон Уотсон.

- В самом деле?! То есть я хотел сказать – добро пожаловать, джентльмены! – молодой человек за стойкой слегка покраснел. – Носильщик вам все покажет. Обе ваши комнаты расположены на третьем этаже, в западном крыле, напротив друг друга.

- Приличная толпа у вас собралась, – заметил Холмс, закуривая и оглядываясь на расслабленных отдыхающих и белые колонны.

- Ни одного свободного номера, сэр, как минимум на ближайшие две недели. Не поверите, как меня только ни умоляют, чтобы попасть сюда, – погода последнее время у нас стоит исключительно приятная. Но, конечно, большинство тех, кого вы здесь видите, приглашены на бал сегодня вечером. Это такая честь, что и вы почтили нас своим присутствием, сэр, – добавил парень с блеском в карих глазах. – Знаете, тот трюк, который вы провернули с лошадью, когда дали ей поучаствовать в скачках перекрашенной в другую масть – о, как же мы с женой смеялись, мистер Холмс!

- Очень рад это слышать, – ответил мой друг, смерив меня взглядом, в котором ясно читалось требование выбросить все писчие перья, как только мы вернемся домой.

- А то дело со смертоносной змеей, сэр! – воскликнул клерк, еще более оживляясь. – Подумать только, и как вы догадались, только благодаря шнурку для звонка, что...

- Мой друг доктор Уотсон и правда сочиняет весьма занимательные истории на ночь, – вздохнул Холмс. – Я понимаю, что вы несколько рассеянны сейчас из-за того, что новорожденное дитя почти не давало вам спать ночью – и я искренне поздравляю вас с пополнением в семействе, – но не могли бы вы все-таки позвать носильщика, о котором успели упомянуть?

- Конечно, сэр. – Клерк выпятил грудь и засиял от гордости, что послужил объектом для озвученного логического умозаключения моего друга. – А могу я узнать...

- Нет, но спасибо большое, что поинтересовались. – К нам поспешил носильщик, и, кивнув цветущему улыбкой клерку, мы направились к лестнице и поднялись по застеленным ковром ступенькам на третий этаж.

- Полагаю, нам сейчас стоит принять ванну и одеться, – сказал Холмс, сверившись с карманными часами, когда мы оказались наконец в нужном коридоре. – В конце концов, у нас всего час. Увидимся в зале.

Я всегда считал досадным неудобством то, что во время путешествий нам с Холмсом приходилось довольствоваться раздельным проживанием, в то время как у нас дома мы проводили ночи или в моей уютной маленькой постели, или на более широкой кровати моего друга. Твердо вознамерившись осуществить вторжение в его номер, даже если мне придется покинуть его в пять утра, я кивнул.

- Могу я поинтересоваться, что вы собираетесь надеть сегодня?

- Нет, – ответил он тем же утомленно-терпеливым тоном, которым разговаривал с клерком, и сунул носильщику монетку, после чего паренек побежал вниз – помогать другим гостям. Холмс изогнул губы и подмигнул мне. – Вы ведь знаете, это испортит эффект неожиданности.

- Ну, я полагаю, что бы вы ни надели, я это уже видел, – растерянно заметил я.

- В самом деле? – Холмс с улыбкой опустил взгляд на ключ от номера. – Мне и правда пора, мой дорогой друг. Не пейте все шампанское – оставьте и мне немного.


Как и было обещано, праздник оказался роскошным. В люстрах и канделябрах мерцал свет свечей; мужчины и женщины, затянутые в шелка, атлас и бархат всевозможных оттенков и узоров, вышагивали по залу, словно стая веселых павлинов, и в самой атмосфере витало ощущение роскошного летнего вечера. И это было не единственным дарованным нам благом – за полчаса, которые я провел, бродя по богато украшенным комнатам, я успел убедиться, что большинство собравшихся здесь людей принадлежали к недавно сформировавшейся группе, которую уже начали называть средним классом. Они были открытыми, честными и доброжелательными и не отличалось ни жеманностью аристократии, ни черствостью торгового люда, развлекать который так не хотел Холмс. И в самом деле – те несколько раз за последние десять минут, что мне удавалось мельком увидеть четвертинку профиля Холмса – ибо мы еще не успели подойти друг к другу, – он либо с искренним интересом слушал своих собеседников, либо сам что-то говорил на одну из тысяч тем, в которых он мог считаться экспертом.

Я стоял, абсолютно довольный жизнью – в руке у меня был бокал с шампанским, а новый интересный знакомый только что покинул меня, чтобы найти себе партнершу для танца, – и в прекрасном настроении наблюдал за кружащимися в вальсе парами. Вообще-то, я как раз начал рассеянно постукивать ногой по полированному паркету, когда за моим плечом послышался тихий, шелковый голос:

- Дорогой друг, почему бы вам не попытаться удержать в рамках приличия восторг, с которым вы смотрите на дам?

Еле сдержав смех, я намеренно не стал оборачиваться.

- Постараюсь изо всех сил.

- Это почти отвратительно. – Тон его был искушенным, но в голосе чувствовалась улыбка – я мог ее услышать. – Вы уж простите, но в этом огромном зале есть более интересные вещи для разглядывания.

- Верно, но если я так буду смотреть на вас, вполне вероятно, что нас арестуют, – заметил я. Реплика прозвучала не вполне шутливо.

Положение человека сзади слегка изменилось, и я почувствовал, как его локоть едва коснулся моих ребер.

- Но в самом-то деле – почему я должен наблюдать за тем, как вы наблюдаете за дамами со столь пылким энтузиазмом?

- Конечно, вы не должны за мной наблюдать. Но я нахожу их очаровательными, а вы нет, так что один из нас должен предпринять альтруистическую попытку оценить их утонченность.

- В таком свете вы предстаете мучеником, страдающим за благородное дело.

- Вы бы предпочли, чтобы я переключился на наблюдение за мужчинами? – спокойно спросил я. – Как пожелаете.

Послышался резкий фыркающий звук, и до моего левого уха донеслось легчайшее облачко презрительного выдоха.

- Это уж как вы пожелаете. Если за шестью или семью дамами на этом вечере я с готовностью признаю по крайней мере некоторую грацию в движениях, то из всех мужчин в зале нет ни одного, кто был бы достоин с ними танцевать.

Я удивленно обернулся – и наконец детально его разглядел. Не стоило так глупо поступать – от его вида самым буквальным образом захватывало дух. На Холмсе был жилет, расшитый серебристыми и темно-синими, цвета ночного неба, нитями, и сапфировый шейный платок; иссиня-черные волосы были идеально зачесаны назад, обрамляя бледное, утонченное, ошеломляюще красивое лицо, на котором в данный момент было написано выражение веселого удивления. Весь его вечерний костюм был скроен с таким же идеальным вниманием к деталям, на котором он построил свою карьеру, и я мог только предположить, что портной, столь совершенно очертивший стройный, сужающийся к талии корпус моего любовника, точно так же был одержим своим делом. Я заметил движение его грудных мышц – Холмс беззвучно смеялся. Я намеренно повернулся обратно.

Я не готов был cогласиться с его невыносимо тщеславной точкой зрения, пусть он и был самым эффектным, соблазнительным мужчиной в мире, так что решил заняться ее опровержением. Всего через десять секунд мне удалось найти подходящую кандидатуру.

- Ну же, Холмс, что вы скажете об этом человеке? – с триумфом спросил я, полагая, что он проследит за моим взглядом.

- О Господи, мой дорогой мальчик, – раздался сзади раздраженный ответ. – Мне следует начинать беспокоиться, что вы проявляете нездоровый интерес к шестнадцатилетним золотоволосым батракам на ферме?

- Но…

- Избавьте мои нервы от окончательного расстройства, прошу вас. Отставьте в сторону его сходство с юным Самсоном и внимательнее приглядитесь. Он даже не смотрит на партнершу. Он слушает ее вполуха, оглядывая зал на предмет новой добычи. В самом деле, Уотсон, при всей вашей приверженности к простоте, вы могли бы сделать лучший выбор.

Решительно вздернув подбородок, я твердо вознамерился именно этим и заняться. Вскоре мимо нас проплыл в танце высокий элегантный мужчина чуть старше сорока лет. Он весело смеялся, легко и экономно двигался, а виски его были изящно подернуты серебром.

- Ну вот, – объявил я. – Вы не можете не признать, что он отличный танцор.

- Ничего подобного я признавать не собираюсь. Могу признать, что он чертовски привлекателен, но он ведет головой.

И, конечно, как и следовало ожидать, Шерлок Холмс был прав. Прекрасно сложенный джентльмен действительно вел в танце головой.

- Почему же вы не попытаетесь избавить одну из этих несчастных молодых дам от бремени ужасного партнера? – поинтересовался Холмс, подталкивая меня локтем.

- Весьма разумное предложение, – с широкой улыбкой обернулся я. – Попробую поискать, не осталось ли неразобранных. Почему бы вам не сделать то же самое?

- Нет, вряд ли.

- Мне бы было очень приятно.

- В таком случае мне жаль вас разочаровывать.

- Как же вы тогда предлагаете мне поверить в то, что имеете право критиковать этих бедолаг, не продемонстрировав собственные таланты? – раздраженно поинтересовался я.

- Полагаю, вам придется поверить мне на слово. А теперь давайте вернемся к текущему вопросу, Уотсон. Выбирайте себе добычу.

- Вон там, – сказал я, бегло осмотрев комнату. – В углу, рядом с кофейником, в шелковом бирюзовом платье с маленьким шлейфом.

- Ну конечно, кого еще вы могли выбрать. – От души рассмеявшись, он отвернулся и определенно вытащил сигарету из портсигара – я услышал чирканье спички. Представив себе, как он обнимает сигарету губами, я прикрыл на мгновенье глаза, после чего снова их открыл.

- Что вы имеете в виду?

- У нее такое декольте, что ей, наверное, сложно дышать, и я заметил, что с момента, когда она сошла с паркета, к ней подошло уже не менее шести человек – прямо или под каким-либо предлогом. Возможно, это благодаря ее счастливому сочетанию чувства юмора, большого состояния, каштановых кудрей, прекрасного цвета лица и ровного характера.

Я даже не стал спрашивать, откуда ему стали известны эти качества – они и мне были очевидны.

- Вы думаете, я не смогу выбить согласие на танец?

- Нет, – ответил он, положив худую руку мне на плечо и нежно сжав его. – Я думаю, вы покажете, что единственный, кто достоин с ней танцевать в этом зале. – У меня отвисла челюсть, а он тем временем продолжил: – Однако воздержитесь от завоевания ее руки, мой мальчик. Я не выношу толпу.

Он слегка похлопал меня по спине и ушел.

Я танцевал – и с пребольшим удовольствием, хочу заметить, – с мисс Сабриной Гамильтон-Джеймс четыре раза за этот вечер. И половина собравшегося общества, похоже, страшно мне завидовала. Девушка оказалась умной и обаятельной, и я выяснил, что у нее есть тайный нареченный, который служит где-то далеко и которого я ей напоминаю, а мать, если узнает о ее чувствах, приложит все силы, чтобы расстроить помолвку. В течение часа мы стали настоящими друзьями, но в конце концов я понял, что, на какие бы безрассудства ни толкала меня его неукротимая красота, я не могу находиться вдали от друга в течение всего этого ослепительного праздника, так что, сердечно распрощавшись с мисс Гамильтон-Джеймс, я отправился на поиски Холмса.