Главным делом вашей жизни Может стать любой пустяк. Надо только твердо верить, Что важнее дела нет. И тогда не помешают Вам ни холод, ни жара, Задыхаясь от восторга, Заниматься чепухой. Г.Остер
Написано по заявке Элис Хадсон - "Очень хочется историю о жизни доктора Уотсона до встречи с Холмсом. Особенно об индийском периоде. Можно с мистикой".
Автор - Alyena.
Предупреждение - слэша нет и не будет!
Продолжение в комментариях.
читать дальшеИз воспоминаний доктора Джона Уотсона, отставного офицера военно-медицинской службы.
1
Весной 1893 года, еще не оправившись от второй страшной потери в своей жизни, я задумал написать эти воспоминания. Не знаю, решился бы я доверить бумаге все те странные и совершенно необъяснимые современной наукой события, которым я был свидетель, если бы пребывал в спокойном и рассудочном состоянии духа. Но когда теряешь самого близкого друга, а вскоре и любимую жену, то о спокойствии речи уже не идет. И пусть даже эти записки не увидит ни один из ныне живущих людей, мне становится спокойнее, оттого что когда-то в далеком будущем люди узнают чуть больше правды о мире, в котором они привыкли считать себя единоличными хозяевами.
С тяжелым сердцем возвращаюсь я ко времени своего недолгого, но крайне насыщенного событиями пребывания в Индии. Именно там я впервые столкнулся с удивительным явлением, которое в дальнейшем превратилось в некую преследующую меня навязчивую идею.
Итак, как я уже писал в повести, известной читателям под названием «Этюд в багровых тонах», в 1878 году я, избрав карьеру военного хирурга, отправился в Индию. Однако, сойдя с корабля в Бомбе, я узнал, что Пятый Нортумберлендский стрелковый полк, в котором мне предстояло служить, снялся с места и с боями продвигается в направлении Афганистана. Я вынужден был пуститься в опасное путешествие следом за полком по неизвестной мне стране в самый разгар военных действий. На этом пути от Бомбея до Кандагара, о котором мне тяжело вспоминать даже сейчас, и состоялась встреча, которая перевернула все мои представления об окружающем мире. Все началось во временном госпитале, одном из тех наспех организованных из подручных средств сооружений, которые возникали на пути следования английских войск. Мой долг врача не позволил мне оставаться безучастным свидетелем страданий раненных и как я не спешил, все же задержался на пару дней, чтобы помочь персоналу госпиталя. Рабочих рук не хватало, и моя помощь пришлась как нельзя кстати. Госпиталь располагался на окраине бедной деревни – всего десяток хижин самого жалкого вида. Мы с коллегами-врачами фактически все время проводили в госпитале, а для сна и отдыха у нас была отдельная армейская палатка, стоявшая довольно близко от подступающего к деревне леса.
К вечеру второго дня моего пребывания в госпитале, одному из пациентов стало хуже, требовалась срочная операция. Мне предстояло ассистировать хирургу в совершенно непривычных для меня условиях. Хлороформа и эфира для наркоза у нас катастрофически не хватало, но операция предстояла тяжелая, и для безопасности пациента мы решил не экономить необходимые препараты. В результате я надышался наркотическими парами, так что по окончанию операции у меня возникла настоятельная потребность в свежем воздухе.
Ночь была теплая, напоенная ароматами лесных цветов, и, не смотря на усталость, мне не хотелось идти спать в душную палатку. Я стоял на окраине деревни, бездумно глядя на темную стену леса, откуда доносились загадочные звуки и шорохи. Меня неоднократно предупреждали об опасности встречи с хищными животными, которые, случалось, нападали на людей даже в деревнях. Местные жители предпочитали не покидать своих хижин после захода солнца. Поэтому когда мне послышался стон на краю леса, я, прежде всего, выхватил свой револьвер, с которым по быстро приобретенной привычке, не расставался ни днем, ни ночью. Стон повторился, так могло стонать крупное хищное животное – с глухим ворчанием, но в то же время и с почти человеческими всхлипами. Заинтригованный более чем напуганный, я осторожно двинулся в ту сторону, откуда доносились звуки. На шесте у палатки висел фонарь, я прихватил его с собой, но его слабый свет не позволял видеть далее двух шагов. Поэтому-то я увидел источник звуков только когда приблизился к нему почти вплотную. В тени раскидистого кустарника лежал крупный зверь, во всем походящий на волка. Но его размеры намного превосходили обычных индийских волков, шкуры которых я уже не раз видел за время пребывания в стране. Зверь был ранен - свет моего фонаря блеснул в луже темной крови. При моем приближении волк с трудом поднял крупную голову и его светящиеся желтым светом глаза встретились с моими. И в этот момент я испытал величайшее потрясение в своей жизни. Из пасти зверя довольно явственно вырвались человеческие слова. Они звучали довольно разборчиво, хотя и были затруднены тяжелым дыханием и хрипами.
- Помоги… мне…
Признаюсь, я был настолько ошарашен, что чуть не выронил и фонарь и револьвер. Первой моей мыслью было, что я стал жертвой галлюцинации, надышавшись парами хлороформа в операционной. Но глаза зверя продолжали смотреть на меня в упор, что как я знал, невозможно, ведь ни одно животное не в состоянии долго смотреть в глаза человека. И снова стоном донеслись до меня слова:
- Помоги… я отплачу…
Если бы такая встреча произошла со мной днем и в более спокойном состоянии, я, вероятно, поступил бы иначе. Но в ту ночь я словно оказался в какой-то волшебной сказке и действовал по ее законам. Я убрал револьвер, поставил фонарь на землю и быстро осмотрел рану зверя. У него был распорот бок, рана была неглубокая и на вид не опасная, и я не мог понять причин такого обильного и не прекращающегося кровотечения. Волк явно ослабел от большой потери крови. Во время осмотра мои пальцы ощутили что-то твердое. Осторожно разведя в стороны края раны, я обнаружил нечто металлическое, но извлечь это без инструментов было невозможно.
- Стрела… - слово донеслось до меня совсем тихо, как вздох, так что я даже не был уверен, услышал ли я его, или догадка сама пришла в мою голову.
Рана не была похожа на известные мне следы от стрел, но я почему-то не сомневался, что в ране остался именно наконечник стрелы. Продолжая находится в каком-то зачарованном состоянии, я схватил фонарь, почти бегом возвратился к палатке, захватил все необходимое из хранящихся там медицинских запасов и вернулся к своему необыкновенному пациенту. Волк больше не стонал, но его глаза неотрывно следили за всеми моими движениями. Боюсь, я причинил ему немалую боль, когда извлек из раны наконечник. Зверь выгнулся дугой, его тело сотрясла крупная дрожь, и он потерял сознание. Перевязывая рану, я ломал голову, куда деть моего диковинного пациента. Переносить его в госпиталь или в палатку я не решился, но к счастью вспомнил, что неподалеку есть заброшенная полу развалившаяся хижина, которую во время пребывания здесь полка, использовали под склад. Это было хоть какое-то укрытие. Торопливо закончив перевязку, я поднял волка на руки и, пошатываясь под его тяжестью, в почти полной темноте понес к хижине. Направление я знал только приблизительно, но к счастью, над лесом поднялась луна и хотя бы немного облегчила мой путь. В хижине пахло гнилью, дверь болталась, едва удерживаясь на одной веревочной петеле, но крыша была цела, а на полу валялись рваные циновки, на которые я с облегчением опустил свою ношу. И тут силы полностью оставили меня и я погрузился в блаженное беспамятство.
Разбудило меня солнце, проникавшее сквозь щели в стенах и крыше хижины. Я открыл глаза и несколько минут бездумно смотрел на пляску пылинок в солнечных лучах. Потом разом мне вспомнились все события прошлой ночи, я рывком сел и огляделся. Хижина была пуста, вот только дверь, как я хорошо помнил, раньше болтавшаяся на одной веревке, сейчас была аккуратно прикрыта. Признаюсь, в тот момент я почувствовал себя обманутым ребенком, у которого отняли сказку. Разумеется, все ночные приключения были не более чем сном, порождением крайней усталости и наркотических испарений. Я уже убедил себя в этом, когда, в последний раз окинув взглядом хижину, вдруг заметил на полу небольшие пятна крови. Меня кинуло в жар, потом в холод. Выскочив из хижины, я бегом бросился к опушке леса. Найти тот куст не составило труда – мой сумка с медикаментами и фонарь все еще стояли там. Я машинально взял их и, тут что-то блеснуло неподалеку в траве. Это был наконечник стрелы, тот самый, что я вытащил из раны волка. Осматривая свою находку, я машинально обтер ее платком и едва не вскрикнул от удивления. Впервые в жизни я видел наконечник стрелы из серебра!
Было раннее утро, и люди в деревне еще только просыпались. Я пребывал в полной растерянности и не знал, что мне делать. В тот момент самым важным для меня было выяснить, жив ли мой необыкновенный пациент и если жив, то как он себя чувствует. Следов крови за порогом хижины, где мы провели ночь, я не обнаружил. Это внушало надежду, что зверь настолько оправился, что смог уйти сам. Но что же это было за существо? Серебряный наконечник вызвал в моей памяти страшные легенды об оборотнях, которые мне приходилось слышать в детстве. В этих сказках волков-оборотней убивали непременно серебряным оружием – правда, чаще всего пулей, а не стрелой. Мой ночной пациент во многом соответствовал красочным описаниям тех чудовищ, но почему-то я совсем не испытывал страха перед ним, только сожаление, что встреча продлилась так недолго. Расспрашивать местных жителей было невозможно, я не знал их языка. И все же я решился показать наконечник старосте деревни. Его реакция меня поразила. Смуглый, почти черный цвет его лица вдруг резко побледнел, стал почти серым, а выразительные глаза расширились от страха. Он что-то быстро заговорил, активно жестикулируя, показывая на лес и почему-то на небо. Потом старик вдруг умоляюще протянул ко мне руки, выразительно показывая то на наконечник, то на себя. Он явно просил отдать ему эту вещь. Я решительно покачал головой и, чтобы смягчить свой отказ, протянул старику несколько мелких монет. Монеты он взял, но к обеду того же дня к госпиталю явились все взрослые мужчины деревни. Один из служащих госпиталя, хорошо говорящий на местном наречии, вышел к ним и вернулся явно смущенный. Подойдя ко мне, он тихо произнес:
- Они говорят, что вы, доктор Уотсон, должны покинуть деревню. Я не совсем понял, в чем дело, но, по всей видимости, вы умудрились как-то настроить их против себя.
Коллеги поглядывали на меня с любопытством, но что я мог им ответить? Я лишь пожал плечами и сказал, что и так слишком задержался и мне действительно пора нагонять свой полк.
За все остальное время пребывания в Индии, а затем в Афганистане я постоянно вспоминал о своем удивительном приключении и не раз во время ночных стоянок выбирался из палатки, смутно надеясь на новую встречу. Я даже испытывал обиду на своего пациента, исчезнувшего так внезапно. Как только выдавалась свободное время, я старался выучить как можно больше индийских слов, надеясь расспросить кого-нибудь о назначении стрел с серебряными наконечниками. Но случая, к моему величайшему огорчению, так и не представилось. Война - не лучшее время для исследований удивительных явлений жизни. Однако будущее показало, что я все же напрасно плохо думал о своем пациенте. Мы встретились вновь, хотя и при весьма неприятных для меня обстоятельствах.
Будучи тяжело раненным в сражении при Майванде, я был отправлен вместе с другими страдальцами в главный госпиталь в Пешавер. Но не успел еще толком оправиться от раны, как свалился с брюшным тифом. В то время от этой болезни умирало больше народа, чем от ран. Мое состояние врачи оценивали как почти безнадежное, да я и сам понимал как мало шансов у меня, ослабленного ранением, выжить. Три месяца я провалялся в палате, и состояние мое все ухудшалось, большую часть времени сознание даже не возвращалось ко мне. В себя я пришел весьма неожиданно. Я просто открыл глаза, удивляясь необыкновенной легкости своего тела, жар куда-то исчез, и я не чувствовал ни малейшей боли, только во рту ощущался какой-то странный терпкий привкус. В палате было темно и тихо, слышалось лишь тяжелое дыхание других больных. Я обнаружил, что почему-то уже не лежу пластом на кровати, а полусижу, заботливо обложенный подушками и у моих губ кто-то держит стакан с пахучей жидкостью.
- Пейте, доктор Уотсон, - произнес чей-то приятный голос на довольно чистом английском языке, хотя и с легким акцентом. – Теперь вам нужно это выпить.
Я покорно глотнул и чуть не поперхнулся от резкого вкуса напитка.
- Пейте! – голос звучал так повелительно, что я мгновенно проглотил все содержимое стакана, едва при этом не задохнувшись.
- Вот и хорошо, теперь все будет хорошо, - голос зазвучал с мягкой вкрадчивостью. Он словно обволакивал меня, убаюкивая, и чья-то тонкая рука легла на лоб, это прикосновение было приятым и успокаивающим. Но что-то внутри меня решительно воспротивилось, и я с неизвестно откуда взявшейся силой схватил руку моего странного лекаря и решительно тряхнул головой, отгоняя наваждение.
- Кто вы? И что я выпил?
В темноте мне был виден лишь нечеткий силуэт человека, сидящего на краю моей кровати. Он не отнял руки, наоборот, положил вторую свою ладонь поверх моей.
- Вам не нужно волноваться, доктор Уотсон, - в его голосе послышалась искренняя озабоченность. – Вы теперь поправитесь, но волноваться вам вредно. Сейчас нужно поспать. Сон – лучшее лекарство.
- Я все равно не усну, пока…
В темноте послышался смешок.
- Ну, хорошо. Мое имя Лал Хан, мы с вами уже встречались, но тогда я был в ином обличье. Вы меня вылечили, теперь я вернулся, чтобы отплатить добром за добро. Я очень виноват перед вами, мне следовало придти гораздо раньше, но я постыдным образом потерял ваш след. Война плохо пахнет, слишком много людей, страха, крови…
- Так вы…, - я едва не закричал, но Лал Хан вовремя зажал мне рот.
- Тише, доктор Уотсон, прошу вас.
Я торопливо покивал головой, и он убрал руку от моих губ.
- Так вы – тот самый волк? – прошептал я, тщетно пытаясь разглядеть его в темноте.
- Я не волк, - он тихонько засмеялся. – Я – изменяющийся. Оборотень, как называют таких как я люди.
- А вас таких много? – мой вопрос прозвучал с удивившей меня самого радостной надеждой. Лал Хан опять тихонько засмеялся.
- Вы удивительный человек, доктор Уотсон. Не каждому из нас выпадает счастье встретить такого, как вы. Мне жаль, что придется расстаться.
- Не уходите, - я умоляюще протянул к нему руку, и он снова сжал ее в своих ладонях. – Мне так много хочется узнать о вас.
- Мне жаль, - повторил Лал Хан. – Но у меня есть предчувствие, что вы в своей жизни еще встретите кого-то из нас. И я радуюсь заранее вашей дружбе, – он немного помолчал. – Когда-то мы владели этой планетой, доктор Уотсон, мы были богами. А сейчас мы просто пытаемся выжить. Теперь этот мир принадлежит вам – людям, и вы не оставили за нами права на существование.
Последняя фраза прозвучала неожиданно жестко, я хотел запротестовать, но Лал Хан опередил меня.
- Вы – исключение, доктор Уотсон. А вот жители той деревни разорвали бы меня на части, если бы получили такую возможность. Но я утомил вас, - он мягко и настойчиво уложил меня на подушки. – Отдыхайте, теперь вы быстро пойдете на поправку. Это снадобье действует безотказно.
- Но если вы умеете так замечательно лечить, то почему вам тогда потребовалась моя помощь? – видя, что Лал Хан уже встает, я этим вопросом попытался задержать его.
- Это была серебряная стрела, доктор Уотсон, - спокойно ответил Лал Хан. – Только серебро способно нанести оборотню смертельную рану. Это металл, который парализует нас, не дает крови сворачиваться. Мы пытаемся… - не договорив, он вдруг резко оборвал фразу. – Впрочем, это слишком долгий разговор, а вам нужно спать.
- Но я так и не увидел вас человеком, - огорченно прошептал я.
Лал Хан хмыкнул.
- А я не человек. Впрочем, извольте.
Послышалось чирканье спички и в те несколько мгновений, пока она горела, я, жадно подавшись вперед, всматривался в лицо моего удивительного знакомца. У него были правильные и необыкновенно красивые черты лица, полные чувственные губы, темные большие глаза под насмешливо изогнутыми бровями. Кожа лица гораздо светлее, чем обычно встречается у индусов. Вот и все, что я успел разглядеть. Спичка догорела, и я огорченно вздохнул.
- Прощайте, доктор Уотсон, - Лал Хат снова сжал мою руку. – Отныне - вы друг моего народа. И в знак нашей дружбы возьмите вот это, - он вложил мне в ладонь какой-то кусочек металла на обрывке цепочки. – Носите знак таким образом, чтобы его было видно. Тогда любой из нас, где бы вы ни повстречались, узнает в вас друга. Прощайте.
И он исчез, мгновенно и бесшумно растворившись в темноте, а я почти сразу заснул спокойным долгим сном. На следующий день весь медицинский персонал госпиталя сбежался посмотреть на чудо моего внезапного выздоровления. Я действительно чувствовал себя вполне исцеленным, только сильно ослабленным, и врачи решили, что меня необходимо срочно отправить в Англию. Так закончилась моя краткая карьера военного хирурга. Подарок Лал Хана (похожий на монету бронзовый кружок с непонятым мне изображением и надписью) я прицепил к цепочке своих часов, и первое время жадно ловил все любопытные взгляды, надеясь на новую встречу с изменяющимся. Но пророчество Лал Хана не торопилось сбываться.
Автор - Alyena.
Предупреждение - слэша нет и не будет!
Продолжение в комментариях.
читать дальшеИз воспоминаний доктора Джона Уотсона, отставного офицера военно-медицинской службы.
1
Весной 1893 года, еще не оправившись от второй страшной потери в своей жизни, я задумал написать эти воспоминания. Не знаю, решился бы я доверить бумаге все те странные и совершенно необъяснимые современной наукой события, которым я был свидетель, если бы пребывал в спокойном и рассудочном состоянии духа. Но когда теряешь самого близкого друга, а вскоре и любимую жену, то о спокойствии речи уже не идет. И пусть даже эти записки не увидит ни один из ныне живущих людей, мне становится спокойнее, оттого что когда-то в далеком будущем люди узнают чуть больше правды о мире, в котором они привыкли считать себя единоличными хозяевами.
С тяжелым сердцем возвращаюсь я ко времени своего недолгого, но крайне насыщенного событиями пребывания в Индии. Именно там я впервые столкнулся с удивительным явлением, которое в дальнейшем превратилось в некую преследующую меня навязчивую идею.
Итак, как я уже писал в повести, известной читателям под названием «Этюд в багровых тонах», в 1878 году я, избрав карьеру военного хирурга, отправился в Индию. Однако, сойдя с корабля в Бомбе, я узнал, что Пятый Нортумберлендский стрелковый полк, в котором мне предстояло служить, снялся с места и с боями продвигается в направлении Афганистана. Я вынужден был пуститься в опасное путешествие следом за полком по неизвестной мне стране в самый разгар военных действий. На этом пути от Бомбея до Кандагара, о котором мне тяжело вспоминать даже сейчас, и состоялась встреча, которая перевернула все мои представления об окружающем мире. Все началось во временном госпитале, одном из тех наспех организованных из подручных средств сооружений, которые возникали на пути следования английских войск. Мой долг врача не позволил мне оставаться безучастным свидетелем страданий раненных и как я не спешил, все же задержался на пару дней, чтобы помочь персоналу госпиталя. Рабочих рук не хватало, и моя помощь пришлась как нельзя кстати. Госпиталь располагался на окраине бедной деревни – всего десяток хижин самого жалкого вида. Мы с коллегами-врачами фактически все время проводили в госпитале, а для сна и отдыха у нас была отдельная армейская палатка, стоявшая довольно близко от подступающего к деревне леса.
К вечеру второго дня моего пребывания в госпитале, одному из пациентов стало хуже, требовалась срочная операция. Мне предстояло ассистировать хирургу в совершенно непривычных для меня условиях. Хлороформа и эфира для наркоза у нас катастрофически не хватало, но операция предстояла тяжелая, и для безопасности пациента мы решил не экономить необходимые препараты. В результате я надышался наркотическими парами, так что по окончанию операции у меня возникла настоятельная потребность в свежем воздухе.
Ночь была теплая, напоенная ароматами лесных цветов, и, не смотря на усталость, мне не хотелось идти спать в душную палатку. Я стоял на окраине деревни, бездумно глядя на темную стену леса, откуда доносились загадочные звуки и шорохи. Меня неоднократно предупреждали об опасности встречи с хищными животными, которые, случалось, нападали на людей даже в деревнях. Местные жители предпочитали не покидать своих хижин после захода солнца. Поэтому когда мне послышался стон на краю леса, я, прежде всего, выхватил свой револьвер, с которым по быстро приобретенной привычке, не расставался ни днем, ни ночью. Стон повторился, так могло стонать крупное хищное животное – с глухим ворчанием, но в то же время и с почти человеческими всхлипами. Заинтригованный более чем напуганный, я осторожно двинулся в ту сторону, откуда доносились звуки. На шесте у палатки висел фонарь, я прихватил его с собой, но его слабый свет не позволял видеть далее двух шагов. Поэтому-то я увидел источник звуков только когда приблизился к нему почти вплотную. В тени раскидистого кустарника лежал крупный зверь, во всем походящий на волка. Но его размеры намного превосходили обычных индийских волков, шкуры которых я уже не раз видел за время пребывания в стране. Зверь был ранен - свет моего фонаря блеснул в луже темной крови. При моем приближении волк с трудом поднял крупную голову и его светящиеся желтым светом глаза встретились с моими. И в этот момент я испытал величайшее потрясение в своей жизни. Из пасти зверя довольно явственно вырвались человеческие слова. Они звучали довольно разборчиво, хотя и были затруднены тяжелым дыханием и хрипами.
- Помоги… мне…
Признаюсь, я был настолько ошарашен, что чуть не выронил и фонарь и револьвер. Первой моей мыслью было, что я стал жертвой галлюцинации, надышавшись парами хлороформа в операционной. Но глаза зверя продолжали смотреть на меня в упор, что как я знал, невозможно, ведь ни одно животное не в состоянии долго смотреть в глаза человека. И снова стоном донеслись до меня слова:
- Помоги… я отплачу…
Если бы такая встреча произошла со мной днем и в более спокойном состоянии, я, вероятно, поступил бы иначе. Но в ту ночь я словно оказался в какой-то волшебной сказке и действовал по ее законам. Я убрал револьвер, поставил фонарь на землю и быстро осмотрел рану зверя. У него был распорот бок, рана была неглубокая и на вид не опасная, и я не мог понять причин такого обильного и не прекращающегося кровотечения. Волк явно ослабел от большой потери крови. Во время осмотра мои пальцы ощутили что-то твердое. Осторожно разведя в стороны края раны, я обнаружил нечто металлическое, но извлечь это без инструментов было невозможно.
- Стрела… - слово донеслось до меня совсем тихо, как вздох, так что я даже не был уверен, услышал ли я его, или догадка сама пришла в мою голову.
Рана не была похожа на известные мне следы от стрел, но я почему-то не сомневался, что в ране остался именно наконечник стрелы. Продолжая находится в каком-то зачарованном состоянии, я схватил фонарь, почти бегом возвратился к палатке, захватил все необходимое из хранящихся там медицинских запасов и вернулся к своему необыкновенному пациенту. Волк больше не стонал, но его глаза неотрывно следили за всеми моими движениями. Боюсь, я причинил ему немалую боль, когда извлек из раны наконечник. Зверь выгнулся дугой, его тело сотрясла крупная дрожь, и он потерял сознание. Перевязывая рану, я ломал голову, куда деть моего диковинного пациента. Переносить его в госпиталь или в палатку я не решился, но к счастью вспомнил, что неподалеку есть заброшенная полу развалившаяся хижина, которую во время пребывания здесь полка, использовали под склад. Это было хоть какое-то укрытие. Торопливо закончив перевязку, я поднял волка на руки и, пошатываясь под его тяжестью, в почти полной темноте понес к хижине. Направление я знал только приблизительно, но к счастью, над лесом поднялась луна и хотя бы немного облегчила мой путь. В хижине пахло гнилью, дверь болталась, едва удерживаясь на одной веревочной петеле, но крыша была цела, а на полу валялись рваные циновки, на которые я с облегчением опустил свою ношу. И тут силы полностью оставили меня и я погрузился в блаженное беспамятство.
Разбудило меня солнце, проникавшее сквозь щели в стенах и крыше хижины. Я открыл глаза и несколько минут бездумно смотрел на пляску пылинок в солнечных лучах. Потом разом мне вспомнились все события прошлой ночи, я рывком сел и огляделся. Хижина была пуста, вот только дверь, как я хорошо помнил, раньше болтавшаяся на одной веревке, сейчас была аккуратно прикрыта. Признаюсь, в тот момент я почувствовал себя обманутым ребенком, у которого отняли сказку. Разумеется, все ночные приключения были не более чем сном, порождением крайней усталости и наркотических испарений. Я уже убедил себя в этом, когда, в последний раз окинув взглядом хижину, вдруг заметил на полу небольшие пятна крови. Меня кинуло в жар, потом в холод. Выскочив из хижины, я бегом бросился к опушке леса. Найти тот куст не составило труда – мой сумка с медикаментами и фонарь все еще стояли там. Я машинально взял их и, тут что-то блеснуло неподалеку в траве. Это был наконечник стрелы, тот самый, что я вытащил из раны волка. Осматривая свою находку, я машинально обтер ее платком и едва не вскрикнул от удивления. Впервые в жизни я видел наконечник стрелы из серебра!
Было раннее утро, и люди в деревне еще только просыпались. Я пребывал в полной растерянности и не знал, что мне делать. В тот момент самым важным для меня было выяснить, жив ли мой необыкновенный пациент и если жив, то как он себя чувствует. Следов крови за порогом хижины, где мы провели ночь, я не обнаружил. Это внушало надежду, что зверь настолько оправился, что смог уйти сам. Но что же это было за существо? Серебряный наконечник вызвал в моей памяти страшные легенды об оборотнях, которые мне приходилось слышать в детстве. В этих сказках волков-оборотней убивали непременно серебряным оружием – правда, чаще всего пулей, а не стрелой. Мой ночной пациент во многом соответствовал красочным описаниям тех чудовищ, но почему-то я совсем не испытывал страха перед ним, только сожаление, что встреча продлилась так недолго. Расспрашивать местных жителей было невозможно, я не знал их языка. И все же я решился показать наконечник старосте деревни. Его реакция меня поразила. Смуглый, почти черный цвет его лица вдруг резко побледнел, стал почти серым, а выразительные глаза расширились от страха. Он что-то быстро заговорил, активно жестикулируя, показывая на лес и почему-то на небо. Потом старик вдруг умоляюще протянул ко мне руки, выразительно показывая то на наконечник, то на себя. Он явно просил отдать ему эту вещь. Я решительно покачал головой и, чтобы смягчить свой отказ, протянул старику несколько мелких монет. Монеты он взял, но к обеду того же дня к госпиталю явились все взрослые мужчины деревни. Один из служащих госпиталя, хорошо говорящий на местном наречии, вышел к ним и вернулся явно смущенный. Подойдя ко мне, он тихо произнес:
- Они говорят, что вы, доктор Уотсон, должны покинуть деревню. Я не совсем понял, в чем дело, но, по всей видимости, вы умудрились как-то настроить их против себя.
Коллеги поглядывали на меня с любопытством, но что я мог им ответить? Я лишь пожал плечами и сказал, что и так слишком задержался и мне действительно пора нагонять свой полк.
За все остальное время пребывания в Индии, а затем в Афганистане я постоянно вспоминал о своем удивительном приключении и не раз во время ночных стоянок выбирался из палатки, смутно надеясь на новую встречу. Я даже испытывал обиду на своего пациента, исчезнувшего так внезапно. Как только выдавалась свободное время, я старался выучить как можно больше индийских слов, надеясь расспросить кого-нибудь о назначении стрел с серебряными наконечниками. Но случая, к моему величайшему огорчению, так и не представилось. Война - не лучшее время для исследований удивительных явлений жизни. Однако будущее показало, что я все же напрасно плохо думал о своем пациенте. Мы встретились вновь, хотя и при весьма неприятных для меня обстоятельствах.
Будучи тяжело раненным в сражении при Майванде, я был отправлен вместе с другими страдальцами в главный госпиталь в Пешавер. Но не успел еще толком оправиться от раны, как свалился с брюшным тифом. В то время от этой болезни умирало больше народа, чем от ран. Мое состояние врачи оценивали как почти безнадежное, да я и сам понимал как мало шансов у меня, ослабленного ранением, выжить. Три месяца я провалялся в палате, и состояние мое все ухудшалось, большую часть времени сознание даже не возвращалось ко мне. В себя я пришел весьма неожиданно. Я просто открыл глаза, удивляясь необыкновенной легкости своего тела, жар куда-то исчез, и я не чувствовал ни малейшей боли, только во рту ощущался какой-то странный терпкий привкус. В палате было темно и тихо, слышалось лишь тяжелое дыхание других больных. Я обнаружил, что почему-то уже не лежу пластом на кровати, а полусижу, заботливо обложенный подушками и у моих губ кто-то держит стакан с пахучей жидкостью.
- Пейте, доктор Уотсон, - произнес чей-то приятный голос на довольно чистом английском языке, хотя и с легким акцентом. – Теперь вам нужно это выпить.
Я покорно глотнул и чуть не поперхнулся от резкого вкуса напитка.
- Пейте! – голос звучал так повелительно, что я мгновенно проглотил все содержимое стакана, едва при этом не задохнувшись.
- Вот и хорошо, теперь все будет хорошо, - голос зазвучал с мягкой вкрадчивостью. Он словно обволакивал меня, убаюкивая, и чья-то тонкая рука легла на лоб, это прикосновение было приятым и успокаивающим. Но что-то внутри меня решительно воспротивилось, и я с неизвестно откуда взявшейся силой схватил руку моего странного лекаря и решительно тряхнул головой, отгоняя наваждение.
- Кто вы? И что я выпил?
В темноте мне был виден лишь нечеткий силуэт человека, сидящего на краю моей кровати. Он не отнял руки, наоборот, положил вторую свою ладонь поверх моей.
- Вам не нужно волноваться, доктор Уотсон, - в его голосе послышалась искренняя озабоченность. – Вы теперь поправитесь, но волноваться вам вредно. Сейчас нужно поспать. Сон – лучшее лекарство.
- Я все равно не усну, пока…
В темноте послышался смешок.
- Ну, хорошо. Мое имя Лал Хан, мы с вами уже встречались, но тогда я был в ином обличье. Вы меня вылечили, теперь я вернулся, чтобы отплатить добром за добро. Я очень виноват перед вами, мне следовало придти гораздо раньше, но я постыдным образом потерял ваш след. Война плохо пахнет, слишком много людей, страха, крови…
- Так вы…, - я едва не закричал, но Лал Хан вовремя зажал мне рот.
- Тише, доктор Уотсон, прошу вас.
Я торопливо покивал головой, и он убрал руку от моих губ.
- Так вы – тот самый волк? – прошептал я, тщетно пытаясь разглядеть его в темноте.
- Я не волк, - он тихонько засмеялся. – Я – изменяющийся. Оборотень, как называют таких как я люди.
- А вас таких много? – мой вопрос прозвучал с удивившей меня самого радостной надеждой. Лал Хан опять тихонько засмеялся.
- Вы удивительный человек, доктор Уотсон. Не каждому из нас выпадает счастье встретить такого, как вы. Мне жаль, что придется расстаться.
- Не уходите, - я умоляюще протянул к нему руку, и он снова сжал ее в своих ладонях. – Мне так много хочется узнать о вас.
- Мне жаль, - повторил Лал Хан. – Но у меня есть предчувствие, что вы в своей жизни еще встретите кого-то из нас. И я радуюсь заранее вашей дружбе, – он немного помолчал. – Когда-то мы владели этой планетой, доктор Уотсон, мы были богами. А сейчас мы просто пытаемся выжить. Теперь этот мир принадлежит вам – людям, и вы не оставили за нами права на существование.
Последняя фраза прозвучала неожиданно жестко, я хотел запротестовать, но Лал Хан опередил меня.
- Вы – исключение, доктор Уотсон. А вот жители той деревни разорвали бы меня на части, если бы получили такую возможность. Но я утомил вас, - он мягко и настойчиво уложил меня на подушки. – Отдыхайте, теперь вы быстро пойдете на поправку. Это снадобье действует безотказно.
- Но если вы умеете так замечательно лечить, то почему вам тогда потребовалась моя помощь? – видя, что Лал Хан уже встает, я этим вопросом попытался задержать его.
- Это была серебряная стрела, доктор Уотсон, - спокойно ответил Лал Хан. – Только серебро способно нанести оборотню смертельную рану. Это металл, который парализует нас, не дает крови сворачиваться. Мы пытаемся… - не договорив, он вдруг резко оборвал фразу. – Впрочем, это слишком долгий разговор, а вам нужно спать.
- Но я так и не увидел вас человеком, - огорченно прошептал я.
Лал Хан хмыкнул.
- А я не человек. Впрочем, извольте.
Послышалось чирканье спички и в те несколько мгновений, пока она горела, я, жадно подавшись вперед, всматривался в лицо моего удивительного знакомца. У него были правильные и необыкновенно красивые черты лица, полные чувственные губы, темные большие глаза под насмешливо изогнутыми бровями. Кожа лица гораздо светлее, чем обычно встречается у индусов. Вот и все, что я успел разглядеть. Спичка догорела, и я огорченно вздохнул.
- Прощайте, доктор Уотсон, - Лал Хат снова сжал мою руку. – Отныне - вы друг моего народа. И в знак нашей дружбы возьмите вот это, - он вложил мне в ладонь какой-то кусочек металла на обрывке цепочки. – Носите знак таким образом, чтобы его было видно. Тогда любой из нас, где бы вы ни повстречались, узнает в вас друга. Прощайте.
И он исчез, мгновенно и бесшумно растворившись в темноте, а я почти сразу заснул спокойным долгим сном. На следующий день весь медицинский персонал госпиталя сбежался посмотреть на чудо моего внезапного выздоровления. Я действительно чувствовал себя вполне исцеленным, только сильно ослабленным, и врачи решили, что меня необходимо срочно отправить в Англию. Так закончилась моя краткая карьера военного хирурга. Подарок Лал Хана (похожий на монету бронзовый кружок с непонятым мне изображением и надписью) я прицепил к цепочке своих часов, и первое время жадно ловил все любопытные взгляды, надеясь на новую встречу с изменяющимся. Но пророчество Лал Хана не торопилось сбываться.
@темы: авторский фик
Тринадцатого января 1881 года я вместе с еще шестнадцатью инвалидами афганской войны прибыл в Портсмут на корабле «Оронтес». В Англии у меня не было ни родственников, на близких друзей, поэтому я был волен выбирать себе место жительства. Жажда новой встречи с изменяющимися привела меня в Лондон, поскольку, рассуждал я, в этом огромном городе проще всего затеряться тем, кто не желает привлекать к себе внимания. Положенное мне небольшое пособие в 11 шиллингов и 6 пенсов в день я тратил гораздо менее экономно, чем следовало бы. И не в последнюю очередь именно из-за навязчивой идеи найти изменяющихся среди разношерстного лондонского населения. Я поселился в отнюдь не дешевой, но весьма популярной гостинице на Стрэнде и принялся за поиски. Искал я, как сейчас понимаю, бессистемно и с риском не только для своего кошелька, но и жизни.
Первые несколько дней в Лондоне я провел в публичной библиотеке, жадно перечитывая все мифы и сказки, связанные с оборотнями. В шелесте страниц мне слышался голос Лал Хана - «Мы были богами». И действительно, как я убедился, во всех древних религиях Земли наличествовали боги, способные перевоплощаться в различных зверей. Еще более древним был тотемизм - вера в то, что люди произошли от определенного животного или птицы. У меня перехватывало дыхание, когда я представлял себе, каким был наш мир в те древние времена. Но я не мог не задаться вопросом – почему изменяющиеся постепенно утрачивали свою власть над людьми? Почему из мудрых и могущественных созданий легенд и мифов они со временем превратились в чудовищ, которыми пугают детей? Постепенно у меня сложился некий путь изменяющихся – сначала они представали перед людьми великими и могущественными созданиями, которых обожествляли, затем на смену мифам приходят сказки о говорящих животных, помогающих достойным людям, а уже примерно с началом Нового времени появляются страшные легенды о чудовищных оборотнях, убивающих всех без разбору. Но я не понимал причин этой деградации.
Блуждая по Лондону, я однажды оказался в Британском музее. Залы, посвященные греческой и римской коллекции, а так же ассирийские и вавилонские галереи произвели на меня колоссальное впечатление. Здесь я воочию увидел героев всех тех мифов, которые совсем недавно изучал. Но особое впечатление на меня произвел египетский зал. Именно здесь я увидел то же изображение, что было на знаке, подаренном мне Лал Ханом. Потрясенный и до крайности взволнованный, я кинулся к смотрителю, и должно быть весьма его напугал своей горячностью. Он ничем не мог мне помочь, но посоветовал обратиться к египтологу Уильяму Петри. К моему величайшему сожалению ученого в то время не было в Англии, и не в силах дожидаться его возвращения из экспедиции, я отправился в один из крупнейших антикварных магазинов Лондона. Там я надеялся узнать подробности о происхождении своего амулета, но меня ждало очередное разочарование.
- Боюсь, что вы приобрели подделку, сэр, - вот что я услышал от антиквара, которому показал свое сокровище. – Это не может быть древнеегипетской монетой, хотя сделано, признаю, весьма искусно. Видите ли, в Древнем Египте вообще не было монет, у них велась меновая торговля.
Я огорченно повертел в руках бронзовый кругляшек.
- Но возможно, что это не египетская монета? Вы можете сказать, что именно изображено на ней?
- О нет, кто бы ни изготовил эту вещь, у него была явная цель сфальсифицировать именно древнеегипетскую монету. Это не удивительно, учитывая все возрастающий интерес в нашем обществе к Древнему Египту. Смотрите, - он вновь взял у меня амулет. – На одной стороне изображен верховный древнеегипетский бог Аммун-Зеус с двумя рогами и коброй. А на обратной стороне – сокол на ветке дерева, а под ним на греческом языке написано имя Птоломея. Вероятно, имеется в виду фараон Птоломей III, правивший, - он запнулся и справился с какими-то своими записями, - Да, правивший в 222-246 годах до нашей эры. Впрочем, даже если бы в то время в Египте и существовали монеты, ваша вещица никак не могла дойти до нас в таком прекрасном состоянии.
Мне оставалось лишь поблагодарить антиквара и удалиться. Разумеется, я не мог объяснить ему, почему я уверен в подлинности монеты, и почему она так прекрасно сохранилась. Мои исследования зашли в тупик, и я все отчетливее понимал, что на поиски изменяющихся могут уйти годы, а мои средства к существованию явно не достаточны, чтобы продолжать весть такую жизнь. В весьма подавленном состоянии я бесцельно брел по улице, как вдруг меня кто-то окликнул. Я удивленно оглянулся и увидел Стемфорда, своего давнего знакомого, когда-то работавшего у меня фельдшером в лондонской больнице. Мы никогда не были с ним в особо дружеских отношениях, но в тот момент я чувствовал себя таким одиноким и потерянным в лондонских дебрях, что был рад увидеть любое знакомое лицо. Если бы я обладал даром предвидения, то обрадовался бы гораздо больше.
Дальнейшие события я уже излагал в повести «Этюд в багровых тонах» и не стану здесь повторяться. Скажу лишь, что в течение первых недель жизни под одной крышей с Шерлоком Холмсом у меня не раз закрадывалось подозрение, что он – один из тех, кого я безуспешно разыскивал все время пребывания в Лондоне. Подозрения мои укрепились в то памятное утро, когда мне довелось первый раз сопровождать Шерлока Холмса во время расследования им преступления. Еще на подходе к дому, в котором был обнаружен труп, Холмс поразил меня своим резко изменившимся поведением. В последствии, в аналогичных ситуациях, я не раз сравнивал моего друга с гончей собакой, напавшей на след. Это сравнение пришлось по душе читателям, но в действительности в такие моменты Холмс больше напоминал не собаку, а волка, выслеживающего добычу. В вольнолюбивом характере Шерлока Холмса не было ничего от служебного пса. Собака берет след по приказу хозяина, волк же охотится по собственному желанию.
Помнится, уже в то наше первое совместное приключение я заметил необыкновенную зоркость Холмса и его обоняние, которое, на мой взгляд, превышало человеческие способности. В дальнейшем, ассистируя своему другу, я не раз отмечал его способность видеть в темноте, обостренный слух, развитую интуицию, но все же цельной картины у меня не складывалось. Холмс оставался загадкой.
Я даже составил список особенностей своего сожителя, отличающих его от обычных людей. Этот документ я сохранил, хоть сейчас он и вызывает у меня лишь грустную усмешку. Вот что в нем было написано:
1. Очень силен физически и обладает отменным здоровьем, но при этом бледен и худ.
2. Подолгу может обходиться без сна и пищи и отличается крайне неравномерным образом жизни.
3. Употребляет наркотики как стимулирующие (или отвлекающие?) средства в периоды бездействия.
4. Видит в темноте, обладает тонким обонянием и слухом.
5. Обладает мощным интеллектом, проницательностью и при этом способен полностью контролировать свои чувства.
8. Скрытный, особенно в отношении своего прошлого и семьи, склонный к одиночеству.
Однажды, не в силах более терпеть неизвестность, я решился на эксперимент. Словно бы желая проверить дедуктивные способности своего друга, я предложил ему рассказать о прежнем хозяине моих часов. Передавая Шерлоку часы, на цепочке которых по-прежнему висел амулет, я внимательно следил за его реакцией. Сначала Холмс не обратил на монету никакого внимания. Лишь после блестящей демонстрации своего метода, уже возвращая мне часы, он вдруг заинтересовался ею.
- Как интересно… - Холмс внимательно осмотрел мой амулет под лупой. – Откуда это у вас?
- Досталось от одного моего знакомого… из Индии, - я прямо посмотрел в глаза Холмса. – Подарок на память.
- Оригинальный подарок, - удивленно приподнял бровь Шерлок. – Занятная подделка под египетскую старину. Ваш знакомый явно не знал, что в Древнем Египте не чеканили монет.
- Это мне уже говорили, - я забрал протянутые мне Холмсом часы. – А вам не приходилось прежде видеть такую вещь?
Холмс покачал головой.
- Нет, не припомню ничего подобного. Похоже, дорогой Уотсон, она имеет для вас какое-то особое значение?
Чтобы скрыть свои чувства, я поторопился закурить сигару.
- Просто память о необычной встрече.
Холмс тактично промолчал, и больше мы к этой теме не возвращались. Время шло, и я постепенно смирился с мыслью, что воображение сыграло со мной шутку, и я принял желаемое за действительное. Необыкновенные способности Шерлока Холмса оказались результатом долгой работы над собой, постоянных тренировок и ежедневного совершенствования разработанного имя дедуктивного метода. Уверившись в этом, я не испытал особого разочарования. О лучшем друге, чем Шерлок Холмс мне не приходилось мечтать, а наши совместные приключения постепенно отодвинули на второй план мои собственные поиски. Порой я еще предпринимал долгие прогулки по окраинам Лондона, и каждый раз Шерлок Холмс, безошибочно определив, где я бывал, удивленно поднимал брови, но ни о чем не спрашивал. Один бог знает, что он думал о моих скитаниях. У меня же, не смотря на нашу сердечную дружбу, все не поворачивался язык поведать ему свою тайну. Да и прогулки мои вскоре прекратились, поскольку на них уж не оставалось времени. Моя короткая сказка закончилась, толком не начавшись, решил я. Однако мечты имеют скверную особенность сбываться в тот момент, когда этого меньше всего ожидаешь.
www.diary.ru/~sherlockss/
Потом все полностью закачаю на Прозу.ру.
www.proza.ru/2012/02/12/1241